Приехал Вася в Варанаси. Зачем приехал? А кто бы знал. Он вобще на Гоа хотел, но у него подруга по духовности угорала. И она такая говорит: Гоа фу! Гоа попса! Погнали в Варанаси, тру хинду плэйс и всё такое. Вася и повёлся — и сто раз потом пожалел...

— Сижу я, значит, на Золотых Воротах, никого не трогаю, — рассказывает Юра, махая надкушенным бутербродом. — А тут подходит немец и говорит: давай меняться глазами...

И спать уже почти не хочется, и настроение заметно улучшилось...

«У каждого органа есть свой разум. Даже у мозга. Если глаза главнее мозга, это всё равно что головы нет. Ну, не! у меня не главнее. У меня они просто быстрее реагируют. Потому что мОзги укуренные, а глаза... немецкие! Карл Цейсс Йена. Навороченный буржуйский микроскоп. На что ни смотри, видно только микробов. А хули в тех микробах? Микробы везде есть, даже на Марсе. Главное, не вестись на всякую парашу. Надо просто систематически включать мозги. И никуда не дёргаться, пока они не включатся. Вот, если бы не дёргался, сидел бы сейчас в Африке... в интернете... придурок ненормальный!»

Очень это неприятно, прямо всю душу выворачивает: из тебя же на тебя смотрит кто-то чужой, на тридцать лет старше и на целую жизнь умнее. И видит тебя насквозь, и ты ему ни хрена не нравишься.

Странная квартира: вход в неё через кухню. Кухня огромная, метров 30; её стены беспорядочно облеплены картинами, плакатами, флагами, журнальными вырезками, феничками, хреновинками, лозунгами и цитатами. За кухней узенький фанерный коридорчик с четырьмя клетушками по бокам. Когда-то здесь были две просторные комнаты, а теперь что-то похожее на коммунальную кладовку или общественный сортир. Чтобы затушевать невыгодное сходство, фанеру размалевали неграми, пальмами, львами и конопляными кустами. Творцы этой дикой перепланировки чрезвычайно горды своей фантазией: они называют её «афроремонтом».

Никто не знает, сколько в Киеве зеркал. Их, наверно, гораздо больше, чем жителей. В любом ресторане, в любом туалете, в конторах, в магазинах, в припаркованных машинах — только поищи глазами, и вот уже тебе твоё отражение, да и не одно. Юра поднимает голову, оглядывается в поисках зеркала — и первым делом видит Тараса Шевченко.

На Подоле в районе синагоги есть старый двухэтажный флигель, хитроумно запрятанный внутри квартала. Внизу там склад лоточной дребедени, наверху мастерская заслуженного художника УССР. В ней уже лет восемь обитает его двоюродный внук, заслуженный художник Андреевского спуска. Внука зовут Слай, или Славджа, или просто Слава; у него огромные дрэды и очень добрые глаза с красноватыми прожилками. Он труёвый раста: общается с Великим Джа, соблюдает айтел, не ведётся на вавилонские заманухи, говорит только правду, старается делать добро и не делать зла.

Короче говоря, бесплатное кино. Бенефис бабушки украинского театра. Она теперь точно вспомнила, чья это сумка. Вслед за ней и продавщица вспомнила, и какая-то позже подошедшая громадянка тоже утверждает, что всё видела, и на школьников показывает. Ну и барыга, само собой, во главе обвинения. Но школьники не сдаются, дружно переводят стрелки на барыгу, продавщица начинает сомневаться, даже актриса начинает сомневаться — и тут, на самом интересном месте, что-то плюхается возле Юры на лавку и орёт в самое ухо:

— Фигасе, Юра! Ничёсе дрэды! Дай потрогать!

Глаза чужие! Торчат в глазницах как два инородных тела, ворочаются еле-еле, слезятся и закрыться норовят. И глядят как сквозь тонированное стекло, припорошенное пылью — ну, допустим, само по себе это ещё ни о чём не говорит. Это может быть много других причин: вечер наступил, усталость накатила, трава отпустила, мало ли что... Но как вы объясните вот это: смотришь на человека — даже не смотришь, просто краем глаза его зацепил — и уже всё про него знаешь!