Глава 7 (второе продолжение). Первый рассказ Викрама Адитьи

Девяносто месяцев

Глава седьмая (второе продолжение)

ПЕРВЫЙ РАССКАЗ ВИКРАМА АДИТЬИ

"Да, сестрица, я получил посвящение в Камарупу и теперь умею превращаться во всё, что вижу. Но это совсем не так занятно, как могло бы показаться. Превращаясь в кого бы то ни было, я тут же перестаю быть собой, а когда опять становлюсь собой - мгновенно забываю, как я был кем-то другим. И о том, что я творил в новом облике, я не ведаю ровным счётом ничего. Взять, например, нынешний случай: я прошагал пешком от Уджайна до Гвалиора, но что я вынес из этого путешествия? Ноль! Три месяца пропали неведомо куда, и мне совершенно нечего о них рассказать!

И все мои предыдущие превращения проходили столь же бессмысленно и беспамятно. Брат сказал, что для начинающих такое положение дел вполне естественно. Пока ты "сам себе лошадь" (как он выразился), трансформация неизбежно будет затрагивать не только тело, но и душу. Чтобы преодолеть этот недостаток, надо стать "самому себе наездником" - то есть, научиться выходить из тела и управлять им со стороны. Однако для овладения этой способностью необходимо уединиться, забросить все мирские дела и целенаправленно упражняться не меньше года. А я, как ты понимаешь, пока что не могу позволить себе столь долгую садхану. На мне ведь вся Индия, и на кого я её оставлю?

Так что вся моя Камарупа в итоге свелась к превращениям в себя же двадцатилетнего. Риша где-то раскопала мой юношеский портрет и, созерцая его, я становился на двадцать лет моложе. Жёны были в восторге, одно время я омолаживался для них почти каждый вечер, но сам не получал от этого ни радости, ни пользы, ни новых впечатлений. Я просто на мгновение терял сознание, а очнувшись, обнаруживал, что ночь любви прошла без моего участия. В конце концов, я поймал себя на том, что ревную своих жён к себе же самому - и, ради сохранения душевного здоровья, решил забросить Камарупу до лучших времён. Но судьба, как видишь, распорядилась иначе.

Дня через три после праздника Байсакхи у пандита Чандравешьи произошла катастрофа. В доме его обрушились стена и кровля; к счастью, никто из домашних не пострадал, но сам Чандравешья повредился рассудком. Бросался на людей с палкой, бранился как солдат и всех подряд грозил проклясть за то, что они подкопали его стену и украли какие-то несметные деньги. Горожане от от него разбегались, и никто его приютить не хотел. Более того: делегация лучших людей Уджайна явилась ко мне просить, чтобы я отослал безумца и всё его семейство с глаз долой, пока он и в самом деле кого-нибудь не проклял.

Да, сестрица, я знаю твоё нелестное мнение о Чандравешьях и полностью его разделяю. В приличные дома их и на порог пускать нельзя. Но царский долг для меня превыше приличий: пока я правлю в Уджайне, я не могу допустить, чтобы столь высокородные брамины ночевали на улице и терпели лишения. Вот и пришлось мне выделить денег на восстановление жилища Чандравешьи, а его самого временно поселить в нашем дворце. Вместе с семьёй, разумеется.

Прожили они у нас всего неделю, но эта неделя показалась нам годом. Жена и дочери высокородного брамина являли собой редкое сочетание глупости, жадности и безобразия; они невыносимо чванились своей знатностью и измучили всех своими капризами. Его малолетний сын бегал по всему дворцу без присмотра, повсюду пакостил и тащил к себе всё, что успевал ухватить. А сам Чандравешья впал в младенчество: разучился говорить, перестал совершать пуджу, не мылся ни утром, ни вечером, а оправлялся прямо посреди комнаты, никого не стесняясь. Уборщиков он даже на порог не пускал - едва завидя их, начинал беситься и махать палкой. Только я один к нему мог войти, воевать со мною он не решался. Однако палку у него отобрать даже я не смог.

Вскоре от Чандравешьи запахло на весь этаж - да так, что никакие благовония этот запах не перебивали. Я велел слугам вычистить его логово, а мыть его самого пришлось лично мне, потому что никого больше он к себе не подпустил. Немытый брамин, скажу я тебе, пахнет ничуть не лучше чандалы. Меня едва не стошнило, но кое-как я справился.

В тот же миг воздух наполнился ароматом роз, и нам явился сам Шри Кришна Дев в образе Гопалы. Сияющий, юный, прекрасный, сладкоголосый - словом, в точности такой, каким я его себе представлял.

Видел его не только я, но и десяток моих слуг, присутствовавших при помывке брамина - и ни у кого из нас не возникло сомнений в том, что перед нами Господь. Все мы поклонились божественному пастушку; один лишь Чандравешья кланяться не стал, а завопил: "Государь, велите схватить обманщика! Это ОН обрушил мой дом и украл мои деньги!" И бросился на Кришну с палкой - но тут же выронил её, обмяк и затих. А Господь благословил нас, сотворил из воздуха доску со своим портретом и вручил её мне со словами: "Прими сей образ, Викрам Адитья, в память об испытании, которое ты с честью выдержал. Я послал тебе оного безумца, дабы проверить, насколько ты терпелив и почтителен - и вот, я, Господь, вполне доволен тобою. Ни делом, ни словом, ни даже мыслью ты ни разу не оскорбил ни высокородного брамина, ни жену его, ни детей его, хотя они вели себя несносно и унизительно для твоего царского достоинства. Ныне я возвращаю безумцу разум; тебе же, Викрам Адитья, дарую всё, о чём ни попросишь. Чего желаешь ты, о царь царей индийских?"

Не раздумывая, я попросил у Кришны: "Господи, сделай меня "самому себе наездником"!" Он улыбнулся и ответил: "Да будет так! Отныне ты "сам себе наездник", владеющий собой в любом облике!" После чего исчез, не дожидаясь моих благодарностей.

Поначалу я искренне верил, что нам явился сам Шри Кришна, а портрет, который он мне подарил - это его святой нерукотворный образ. Но вскоре моя вера дала трещину. Во-первых, разум к Чандравешье так и не вернулся; во-вторых, ближайшее моё превращение показало, что я по-прежнему "сам себе лошадь", а не наездник.

Наконец, меня навестил Бетал и, осмотрев святой нерукотворный образ, сказал, что эта картина была написана в Уджайне примерно сорок лет тому назад, а изображён на ней некий Кришнадас - молодой кашмирец, который когда-то учился у Бетала божественным гимнам. "Если это подлинник, а не копия, - сказал Бетал, - то на обороте доски должно быть нацарапано двустишие, восхваляющее родителей Кришнадаса. Я это знаю, поскольку сам его сочинил".

И в самом деле, на обратной стороне картины обнаружились следы какой-то стёртой надписи. Бетал счёл их бесспорным доказательством своей правоты. У меня не было ни малейшего желания ему возражать - но в наш разговор вмешалась Дити. Она уверенно заявила, что Бетал ошибся: благодать, исходящая от образа, явственно свидетельствует о его неземном происхождении.

Ты спрашиваешь, кто такая Дити? Ай-ай-ай, сестра: я ведь уже три года на ней женат, пора бы тебе запомнить, как зовут мою жену. Апрадити, принцесса яванов, истинное украшение моего цветника, хватит уже её демонстративно игнорировать. Она большая почитательница Кришны, и вот, она благодать почувствовала. Бетал признал, что некая благодать, несомненно, исходит, поскольку образ намоленный - но изображён на нём всё-таки не Кришна, а Кришнадас. Апрадити с ним не согласилась: Кришна не раз приходил к ней во сне, и выглядел точно так же, как на этой картине.

Я понимал всю смехотворность такого аргумента, но душою был всецело на стороне жены. Несмотря на все сомнения, мне очень хотелось верить, что нас посетил именно Господь, а не какой-то прохвост, принявший его облик. Подыскав более веские доводы, я бросился защищать свою веру. Бетал не уступал, спор наш грозил затянуться и испортить вечер - но тут Дити предложила изящное (как мне тогда показалось) решение. Она сказала: "Зачем же мы спорим, если ты можешь просто превратиться в того, кто нарисован на портрете? Сделай это, и мы сами выясним у него, кто он такой".

Выяснить мы решили немедленно. Уединились в моей спальне, я сосредоточился на образе синекожего юноши, произнёс Камарупа-мантру... и превратился в Кришнадаса! Выходит, Бетал был прав: это и в самом деле не образ Кришны, а портрет его ученика! А значит, и тот, кто являлся нам в этом образе - вовсе не Кришна; но кто же он таков и зачем он всё это затеял? И почему ни Бетал, ни Апрадити не окликнули меня по имени? Они ведь обещали сделать это, как только выяснят, кто изображён на картине... Загадка на загадке, сестрица! Но более всего странно, что за три месяца я ни разу не услышал своего имени. Выходит, мои подданные вообще обо мне не говорят и вовсе меня не чтут?"

Так закончил свой рассказ Викрам Адитья, царь царей индийских. И рани Джаянти, старшая сестра Викрама Адитьи, ответила ему:

- Кого чтут, того не зовут по имени. Почитаемого царя подданные называют просто "наш государь". Так называли и твоего деда Девадуту, и твоего отца Гандхарвасену; так называют и тебя, поскольку ты их достойный наследник. Если ты ни разу не услышал своего имени, пройдя пешком от Уджайна до Гвалиора - значит, царство твоё в полном порядке. Но не распускайся, братец: если ты и впредь будешь забрасывать государственные дела так надолго, то скоро твоё имя будут трепать на каждом углу. Забрось лучше эти свои превращения - чует моё сердце, не доведут они тебя до добра!

Викрам с ней согласился и пообещал ни в кого больше не превращаться - по крайней мере, до тех пор, пока не сойдёт с трона.

Он ещё не знал, что сошёл с трона неделю назад и, вопреки всем правилам, передал царство своему младшему сыну. Узнал он об этом лишь назавтра, когда в Гвалиор за ним прилетели веталы Агнил и Какил. Они принесли с собой Бетала, и вот что он рассказал Викраму Адитье:

Музыка: Эйч.Ю.Вэ.Эй Нетуорк, Ондекоза, Дева Премаль, Джа Зохар и Даб ТиВи

Текст читал Дмитрий Гайдук

Продолжение следует